— Алексей Львович, честно говоря, я не предполагал, что вы не только знали Виктора, но даже успели вместе поработать, эта страница вашей творческой жизни как-то обойдена вашими биографами...

     — С Витей мы познакомились у Юры Энтина. Юра тогда успевал не только поэзией заниматься, но и объединял, соединял совершенно разных людей — композиторов, поэтов, исполнителей. Сам он всегда писал, имея в виду каких-то конкретных личностей, что было для него принципиальным моментом, Чистяков тогда на всех производил потрясающее впечатление. Я его много раз видел по телевидению, это была настоящая, большая звезда. И вот Юра задумал сделать для него цикл песен, а потом из этого сделать мультфильм... Я даже не помню: вышел ли этот мультфильм? По- моему, нет.

     — Да, так и не вышел...

     — Но тем не менее в один прекрасный день у меня дома появился Витя Чистяков. Он был настолько знаменит, что было радостно уже оттого, что можно до него дотронуться. Он сидел совсем рядом, а раньше я видел его только по телевизору... Я был тогда совсем молодой, не так много знаменитостей у меня еще было в друзьях. А тут приходит Чистяков, у которого на руках еще теплилось рукопожатие Брежнева или еще кого-то. «Вот, донес!» — помню, торжественно объявил Виктор. И тут же стал уморительно изображать, как с ним разговаривали высочайшие члены, правительство, начальство. Он фантастически все это изображал! Но Витя был человек не простой. У меня вообще было ощущение, что все-таки он жил не в одном измерении, а в каких-то нескольких пространствах, плоскостях, потому что его реакции были совершенно неожиданны, а то, что он делал с голосом, — это было, мне казалось, даже не очень от него зависящим. Происходило какое- то чудо, какая-то мистика. Он был не просто пародист, не просто имитатор. Не случайно среди своих коллег по жанру Чистяков резко выделялся — и фантастической музыкальностью, и тонкостью передачи манеры пения своих персонажей. Но за всем этим очень ясно читалась его собственная личность, он не растворялся в изображаемом человеке, всегда это делал со своим отношением, со своим взглядом на звезду. Именно этот взгляд-то и был интересен, а не простой эффект копирования. В нашей же с ним работе над песнями к предполагаемому мультфильму он вообще никого не копировал, а создавал совершенно новые образы. Это были образы собаки, кошки, обезьяны, крокодила... По-моему, эти работы должны были где-то сохраниться, они даже на какой-то пластинке выходили...

     — Это была гибкая пластинка из журнала «Колобок».

     — Да, что-то в этом духе. Жаль, если они пропали, эта безалаберность преступная, потому что записи эти уникальны — Витя ведь здесь никого не копировал, создавал оригинальные звуковые образы, находил совершенно новые краски. И мне сейчас даже как-то обидно, что его считают только пародистом. На самом деле он был просто великим артистом! Артистом в совершенно новом жанре, в новом аспекте. Уникальное дарование, которое мне сейчас даже и сравнить-то не с чем.

     Я, конечно, был потрясен его смертью, и в то же время, когда это произошло, я понял, что он каким-то образом постоянно горел, сгорал, и была в нем устремленность ОТСЮДА. Я не знаю КУДА, но устремленность от этого мира в нем постоянно была, и она придавала ему эту его странность, это ощущение некоей чудесности происходящего. Все время было ощущение, что он куда-то летел. Летел над этим миром, над этой жизнью. Мне кажется, Виктора не слишком интересовали какие-то материальные подробности его существования, главным было совершенно другое...

     — Ведь работа с вами была прообразом того Чистякова, который мог бы дальше раскрыться, не случись трагедии...

     — Да, ему легко удавалось создавать свои звуковые образы совершенно разными голосами, в совершенно разной манере, использовать своеобразные голосовые краски. Я поражен: почему тот мультфильм не сделали?! Это было бы для него следующим шагом. Юра Энтин умел увидеть другого человека, раскручивать его. Вот и Гарика Бардина увидел, который черт те чем занимался, в каком-то театре играл. Сказал ему: «Ты гениальный режиссер!» Гарик пытался сопротивляться, говорил: «Да брось ты, Юра!» Но Энтин вкладывал в него деньги, заставлял его работать, и тот действительно из последних рядов мультипликаторов встал в первые ряды нашей режиссуры. У Юры редкий талант. Он и в Чистякове увидел колоссальные возможности, и, безусловно, они бы развивались. Можно было бы сделать для него большой спектакль, например, по модели театра Райкина, где бы Виктор много ролей сыграл. Там же можно было ярко преподнести его возможности перевоплощения в разных певцов, в разные образы, роли. Это могло быть совершенно потрясающее зрелище, он мог и женские, и мужские роли сыграть — получился бы уникальный спектакль.

     — Мне рассказывали, что вы вместе с Виктором как-то Новый год встречали. Наверное, 72-й, тот самый, в котором он погиб.

     — 72-й? Не может быть! Неужели так давно это было?.. Замечательно, однако, что сейчас помнят о нем, и это ведь очень показательно. В наше время, после того, что произошло, забыли многих тех, кто два года назад, два месяца назад у всех на устах был. А здесь двадцать лет прошло, и раз помнят, значит, это была яркая звезда, яркая комета.

     — Знаете, Алексей Львович, я сам удивлялся. Когда только приступал к работе над книжкой, мне казалось, что будет много общих, красивых слов, но многие воспоминания удивили меня именно конкретностью.

     — Я помню, в каком диком восторге была моя дочь от Чистякова. Она тогда была совсем маленькая, четыре-пять лет, и для нее каждый его приход был праздником. И Витя для нее специально устраивал совершенно феерические представления. Для одной маленькой девочки! Никто особенно, кроме нее и, может быть, меня, этих импровизаций не видел. Это была фантастика: как он изображал разных животных! Для него не важно было: есть публика — нет публики, ему надо было кому-то отдавать, дарить то, что в нем жило, кипело.

     — То есть в вашей большой судьбе, где потом тысячи людей проходили, Виктор занял какое-то местечко, не забылся, не растворился...

     — Нет, не то чтобы местечко... Совершенно особое место! За мою жизнь мне очень редко, может быть, в трех-четырех случаях, довелось встретиться с людьми такого уровня одаренности. Не только природной одаренности, но и такого мастерства. Что одаренность! Одаренность без мастерства — это почти ничего, а там была и одаренность, и мастерство, и по самому высокому классу — какое-то благородное, аристократическое отношение к своей профессии, к коллегам. Сейчас это не очень ценимое качество, редко встречающееся. А там было все подчинено одному. Я встречал классических скрипачей, у кого настоящая школа, как, например, у Олега Кагана, — вот там также чувствуется уважение к себе, к тому, с кем ты работаешь. Это качество почти невозможно встретить в рок- среде, среди эстрадников его найти практически нереально. На Западе — другое дело. Там чем бы ты ни занимался, пусть даже в варьете ножки задираешь, — это все освящено профессионализмом, уважением к самому себе. Вот в Чистякове это было — настоящее отношение к себе, к своему творчеству, к тем, с кем он работает. Это сочетание природной одаренности, мастерства, уважения к тому, что он делает, — делало его уникальным. Такого гармоничного сочетания я в жизни больше не встречал.

     — Видимо, каждый, кто с ним пересекался, невольно и на себя переносил все эти качества...

     — Да, всех он как-то подтягивал. Было неловко самому, если ты в работе с ним что-то не сделал вовремя или сделал не на высоком уровне. Тогда мы все иначе жили, иначе на мир смотрели. Атмосфера была другая, что говорить. Двадцать лет назад все были намного моложе, и все воспринималось, конечно, куда более остро. Сейчас все подустали, и молодые, и старые подустали...

     — В этой сегодняшней жизни вы могли бы представить Виктора?

     — Конечно, мог бы, почему же нет?! Да, в нем была устремленность ОТСЮДА, но в то же самое время он мог вполне многое сделать, мог даже основать какую-то определенную школу. После Чистякова ведь его жанр как-то заглох — людей, способных голосом создавать разные образы, нет. Легко говорить, после того, когда человек уходит, что в нем была заложена фатальность, что все было заранее предначертано. Когда он жил, никто не думал так определенно. Да, была какая-то странность, но это необходимая для артиста странность. Предполагать же ничего было нельзя. Все равно для всех это его исчезновение было страшной неожиданностью и великой потерей.

|Чистяков| |Концерт| |Фотографии| |Далее|

ГОСТЕВАЯ КНИГА

ПОЧТА

---