"Улица Милая вовсе не милая..."

     Когда снимали "Папиросы", создатели клипа просмотрели километры архивной пленки. Никогда не обращала внимания: как, оказывается, доверчиво люди смотрят в объектив. Женщины, еще пытающиеся сохранять красоту, с выщипанными бровями и валиками причесок. Дети улыбаются... Люди спешат куда-то, едут на повозках со своим скарбом. А, между прочим, перед нами Варшава, печально известное гетто. Туда они и спешат, к последнему прибежищу. И немцы тоже все идут и идут, и такие нестрашные. Горло сжимает, когда видишь мальчонку, высплясывающего перед строем людей на вокзале — веселится, дурачок. А дальше рука с клеймом номера, захлопывающиеся двери товарного вагона и железнодорожные пути, идущие в никуда. Или, наконец, к покою...
     Женщина в кресле (Алина Ивах) зябко поднимает воротник потертого пальто — жест беззащитности, покорности и библейской тоски. На протяжении всего клипа она будет сидеть в этом кресле — некуда больше идти. Она наблюдает великий исход двадцатого века. Поет: "Купите папиросы". То, что мы видим, крутится у нее в памяти. Скрипка играет, но вот уже идут и идут солдаты, и дорога с варшавской улицы Милой только одна — туда, где клеймо, вагон, рельсы. Черно-белый клип, в котором документальные кадры как бы срослись с игровыми, что трудно различить, где какие.

"Боже, живущий в небе..."

     И вот уже прошло несколько десятков лет, и тот, кто выжил в той мясорубке, становится героем клипа "Еврейская мама". Синее небо,скрипка играет за кадром, музыкальный ритм передается ритму волны на озере, на берегу которого в кресле сидит и опять-таки вспоминает свою жизнь, те мгновения, когда он был счастлив, пожилой человек. Осенний холод и музыка будоражат память. Леонид Сонц ничего не играет, у него нет даже минимального текста. Огромные печальные глаза живут как бы отдельно от героя. В них отражаются и прошлая жизнь, и сегодняшняя тоска. Гладит скрипку, лежащую на коленях, а мы все ждем какой-то ключевой знак этой истории и, наконец, он перед нами — корни дерева, они появляются и исчезают. Корни человеческой судьбы. И наплывом лицо женщины библейской красоты — вот она, еврейская мама, мама нашего героя. Может быть, это видение оказывается для него последним — камера вновь улетает в небо, круг жизни замыкается. Драматизм клипа во всем, даже в осеннем листке, которым шевелит ветер — и в нем поэзия умирания. В этом клипе нет войны, но в то же премя она есть. Есть генетическая память народа. Это то, о чем сказал поэт "Безмолвным камнем давит грудь молчание миллионов убитых".

Плод искушения

     А в третьем клипе все по контрасту. Зеленющая трава, розовый шиповник, оранжевые лилии. Петухи поют, двери скрипят, "Симха" вваливается во двор. Мир придуманный, сказочный, но в то же время образный, чувственный. Эдуард Туманский солирует. Юноши и девушки пляшут, соблазняя друг друга надкушенным яблоком. Одним словом, "Тум балалайка"
     Как хорошо, когда бабочка крылышками бьет и пчела садится на цветок. Шпиль, балалайка, играй, играй. Бог даст, все плохое мы уже миновали.
     Какой будет судьба этих клипов? Как жаль, если "полочной"...

2001 г.   Татьяна МАМАЕВА, "ВиД"

ГОСТЕВАЯ КНИГА

ПОЧТА

---

|симха| |леонид сонц| |статьи| |музыка|

---